Подполковник Антон Маншин рассказвает о герое Дубровки подполковнике константине Васильеве.
«Двадцать третьего октября две тысячи второго года он в десятом часу возвращался с работы. Шел как раз по Дубровке. И тут женщина, заложница, чудом выбегает из ДК и на площадке начинает кричать: «Там какие-то люди в масках, стреляют. Помогите!». Что бы вы сделали? Вот моя реакция. Вроде дал мне Господь что-то повидать в моей грешной жизни (неоднократные командировки и как следствие — раниения), но теперь вижу — я так особо ничего и не понял. Моя реакция: возьми сотовый телефон или в будку зайти, милицию, ОМОН вызови, и стой, сотрясай воздух. А он идет прямо туда. Входит в фойе. Его пропускают. Он проходит к бородачу, к маскам с автоматами. Удостоверение предъявляет Департамента управления военных судов и говорит: «Я представитель власти. Детей отпустите, я себя в заложники оставляю». Ну что для них человек в форме? Это — как красная тряпка для быка. И они начинают издеваться над ним.
Нам рассказывала женщина, которая видела, что какой-то офицер зашел, стал им в лицо удостоверением тыкать, а они с него погоны срывать. А Костя был здоров не только духом, но и телом. Рукопашным боем занимался. И он двоих обезоруживает, кладет на землю. А третий пустил в него очередь, и пять пуль попадают. Но он и раненый продолжает бороться. Шестая пуля вошла в голову и вышла из подбородка, — насмерть. Его сбрасывают по винтовой лестнице в подвал. В первый день. Потом было еще три дня. На четвертый штурм был.
Его нашли на пятые сутки. Всех уже вытащили. Уже шла уборка разбитых стекол, проемов, — того, что осталось. Рабочие и уборщики в подвал случайно спустились и видят – офицер в крови лежит, разодрано все у него, и рядом кишат крысы. И ни одна крыса к нему не притронулась. А ведь он пять суток пролежал в подвале.Крысы обычно обгладывают трупы. В Грозном, когда мы его брали, в некоторых районах мирные жители и солдаты убитые лежали, и крысы городские, — они чуть ли не табунами ходили, мы их отстреливали. А тут они кишат вокруг этого новомученика (иначе его назвать невозможно — святость налицо, и ни одна не притронулась). У него правая рука была сжата в перстях, а левая в кулак. И улыбался. Тело все разодрано, видимо, борьба шла. Я приезжаю на 40 дней в Саров. Мама его рыдает. Обнимает меня и говорит: «Слушай, Антош, моего сыночка чем-нибудь наградят? Ведь он за людей пошел все-таки?». Может быть, и не надо об этом говорить. На ваш суд… Так получилось, что я после этого выехал в третью командировку свою. Под Лероем, населенным пунктом недалеко от Гудермесского района, зацепило меня капитально. В засаду попал и был тяжело ранен в глаза. Дали мне второй орден «Мужества». Я его отвез Косте.
Я не могу вам не рассказать о том, что было с мамой. Она когда увидела этот крест, засияла так, ревела, как какой-то ребенок при виде игрушки. Потом говорит: «Костя мой, все-таки государство его наградило». Я ничего не сказал, просто отдал. А через месяц одна женщина звонит мне. Прочитала где-то. Спрашивает: «Антон, как же ты свою награду отдал?». Я отвечаю: «Да это ошибочно написали». Мама, бедная до сих пор в искушении. Но я ее, вроде, убедил, что это Косте дали.
published on according to the materials
Комментарии (0)