В собственной квартире муж реестр составлял. Потому что жена и дети (двое), никогда ничего не кладут на свои места, и это выводит его из себя. Неужели так трудно запомнить, где что лежит!
Он сухарь, педант, он из тех, кто не может зайти в свой собственный туалет, если до него там побывал кто-то из гостей, не опрыскав все дезинфицирующим раствором. Не переносит шум, идиотские шутки (то есть практически все шутки, потому что умных шуток, с его точки зрения, очень мало) и беспорядок. Если бы я писала книгу с подобным персонажем, то основной загадкой было бы - как его жена родила от него двоих детей.
Однако дети есть, погодки. Они умные, нервные, любят мать, и конечно, оба смываются из дома в общежитие при первой же возможности.
Но реестр-то он составляет еще тогда, когда они живут все вместе. На обычном альбомном листе мелким каллиграфическим почерком записано, где что должно находиться. Книги - на книжных полках. Вазы - на столе и подоконнике. Деревянная кошечка, привезена Славой из Египта - на телевизоре. И так далее.
Если жена достает книгу из шкафа, читает ее, а потом забывает на полу возле кресла, он спокойно, но настойчиво предъявляет ей «Реестр». Если дети разбросают по столу пластилин, их ждет "Реестр": из него следует, что на столе пластилина быть не должно. Отныне это скрижали формата А4, заламинированные (потому что он предусмотрительный человек), вечные, не подлежащие пересмотру.
Со временем нужда в «Реестре» почти отпадает. Однако лист по-прежнему лежит, блестя пленкой, на полке под телевизором. Это - красный угол комнаты, а «Реестр» - его икона: о нем помнят всегда и боже упаси нарушить идеальный распорядок. Раз в неделю с ним сверяются: ритуал, подтверждающий, что мировая гармония существует. Что бы ни происходило во внешнем мире, здесь все остается на своих местах раз и навсегда - так, как однажды было заведено.
И вот проходит лет пять.
Дети поступают в институт и всеми правдами и неправдами разбегаются по общагам и съемным квартирам. По случаю дня рождения одного из них собирается семейное торжество: приезжают родственники, собирающиеся раз в десять лет, и неожиданно все проходит на удивление хорошо. Вино, жареное мясо, даже танцы. Поздно вечером все, включая детей, разъезжаются.
А утром, проводив супруга на работу, их мать берет "Реестр", чтобы протереть пыль, и видит страшное. Пленка с одной стороны оторвана, и красным маркером поперек всего листа с безупречными каллиграфическими буковками размашисто начертано два слова: ВЖОПУ и НАХЕР.
На святыне. На «Реестре». «Вжопу». Слитно, что в какой-то степени добавляет в это кошмарное происшествие ноту глумления.
Жена оказывается в положении человека, на руках которого труп соседа, неизвестно как попавший в ванную комнату с пояском от ее халата на горле. Ситуация катастрофическая. Те черствые люди, которые сейчас мысленно предложили ей выкинуть к черту испоганенный «Реестр», а перед ошарашенным мужем, как только вскроется пропажа, исполнить танец освобожденных женщин востока, недостаточно устойчиво поставили себя на ее место.
Вы только представьте: двадцать лет брака с этим человеком. Двое детей. Она двадцать лет балансирует на канате, сдерживая, собирая, примиряя всю семью, сглаживая острые углы, где-то идя на уступки, где-то проявляя чудеса дипломатии. И все это рухнет к черту, когда муж увидит «Реестр» с нахером и вжопой.
Потому что он не простит. Вся семья будет у него под подозрением, больше не случится вечеринок, совместных праздников, ужинов, и даже каждый приезд их собственных детей будет отравлен страшным сомнением: не они ли? Ведь, положа руку на сердце, могли, могли, думает она в ужасе. И дядя Слава мог, и жена его могла, да что там - никого нельзя исключить!
Вариант, что кто-то один признается и возьмет на себя роль козла отпущения, она отбрасывает сразу. Не признается. К тому же, если это кто-то из ее детей, она не желает, чтобы они признавались.
Что остается? Переделать проклятый «Реестр»? Но, во-первых, ей не удастся скопировать почерк мужа. Во-вторых, даже если бы это и получилось и она сделала новый экземпляр - разумеется, человек вроде ее мужа распознает подделку, едва лишь дотронувшись до нее. Запах, мелкие детали - нет-нет, исключено, так выйдет еще хуже.
И в конце концов она находит выход.
Он совершенно логичен. С важной оговоркой: для нее и в ее положении.
(Признаюсь честно: у меня с ответом было бы туго. Не потому, что у меня отказывает воображение - скорее, наоборот: когда я ставлю себя на ее место, когда мысленно беру в руки этот проклятый лист, то вспоминаю, как муж третировал всех нас, как собственный психоз он возводил в закон для всей семьи, а я изо всех сил старалась сделать жизнь детей в этой семье более сносной, и я была уверена, что у меня все получилось, вчерашний вечер - лучшее тому доказательство! И что же? Тут-то меня и ждало полное крушение. Он не простит никого из нас, думаю я.
Мы все станем для него олицетворением хаоса и глумления. И, поняв это, я беру самую тяжелую вазу (подоконник, слева за фикусом) и сажусь дожидаться мужа. А когда он возвращается, разбиваю ему башку вазой и смеюсь, глядя на получившийся беспорядок).
Ответ, конечно, довольно очевиден ).
***
....Да, она подожгла тот угол, где был телевизор.
Поставила гладильную доску, включила утюг. И "забыла" его на ткани, а сама выскочила в магазин.
Это она потом рассказала, когда вечером муж вернулся и увидел последствия пожара ("Володя! Твой "Реестр!"). На самом деле, конечно, это все происходило под ее контролем".
Комментарии (0)